Через годы и расстояния,
Все, что били и в глаз, и в бровь,
Сквозь отчаяние и страданья
Дай нам бог пронести любовь.
Зверели пьяные менты
В игре неистовой,
Ревели рьяно: «Ну-ка, ты,
Давай, подписывай!»
Разбит ботинками живот,
И рёбра сломаны,
А он всё скалил красный рот
И строил клоуна.
Потом накатывала тьма
И тишь кромешная.
Мела за окнами зима
Почти что нежная.
А когда приходил в сознанье,
Через памяти решето
И сквозь каждый пинок дознанья
Он пытался понять: за что?
А разговоривый старлей
Всё сердобольничал:
«Себя хоть, дурень, пожалей,
А то ведь больно, чай...
Кромсать рубаху на груди –
Не дело лабуха.
Ты, падло, лихо не буди:
Загасим наглухо.
На то, что ты побыл у нас,
Есть резолюция.
Не стоит крыть рабочий класс
И революцию.»
А ему не понять, хоть тресни,
Будто стрелки пустились вспять,
Невдомёк ему, что за песни
До сих пор ещё могут взять.
Наутро – тот же протокол,
И он распишется.
Пошутит даже: Тяжко, мол,
Сегодня дышится.
И до травмпункта довезут
Друзья унылые.
А через месяц будет суд,
Вот так-то, милые.
Судья, как будто огрочась,
Прочтет беззлоьно,
Мол, двести шесть, вторая часть,
Трояк условно.
Через годы и расстояния,
Унижения, боль и кровь,
И отчаянье, и страданья
Дай нам бог пронести любовь.
И молитва, и заклинанье:
Дай нам, бог, сохранить любовь.
27-28.10.94 Тель-Авив