Кимельфельд Дмитрий

Октябрь густеет и крепчает ветер,
Летит листва за тридевять земель.
Но, боже мой, уже написан Вертер,
И дело, видно, близится к зиме.

В своей земле, никем не узнаваем,
Преследуемый стаей неудач,
Снегами и сомненьями завален,
Я сам себе и жертва, и палач.

Деревья голы, как любовь. Но свыше
Нет гласа провидения. И всласть
Кричат коты, скользя по мокрой крыше,
Чтоб душу мою грешную украсть.

А я прозрачен, призрачен, невнятен,
Мое лицо плывет по площадям,
Туда, где кружат сонмы белых пятен,
Понятных только бронзовым вождям.

Их роковое гложет фарисейство,
Они в пространство простирают длань,
Благословляя смуту и злодейство,
Гоня меня и зиму в глухомань.

В глазах их вечных лишь мольба о смерти,
Им надоела вечная тоска.
Но, боже мой, уже написан Вертер,
Снег, как свинец, касается виска.