Кимельфельд Дмитрий

О! Прекрасные женщины,
которым уже хватает самих себя!
От тоски и поденщины,
Они бегут на ипподром, ухажеров губя.
И ставят на хрупких жоккеев,
Точнее на их лошадей,
Сокровища Маккавеев,
Пригоршни дождей.
Говорят, что и тебя тут заметили,
Швырявшую царские, золотые рубли,
Что скальпель и ботекс старенье замедлили,
А глаза холодный блеск. обрели.
Помнишь, в безденежьи, поздними вёснами,
Мы любили крыши и чердаки,
И черпали звезды, серебристыми вёслами,
И гоняли русалок со дна реки.
Потом ты прыгала в реку, легко и уверенно,
И плыла среди кувшинок, как язь....
Точней язиха...
становилось ветрено,
И мы уходили на дачу, смеясь.
В чёрном бору на нас что то накатывало,
И мир сужался до глазного зрачка...
Ночь догоняла сумерки, накапывало,
Шли века.
Потом все рассыпалось на "вы", "мы" "ты",
Нас время сдуло с ладони, пропала связь...
Женщины на ипподроме тщательно вымыты
Сумочки их уверены, что жизнь удалась.
Когда скачут лошади, (о как они скачут!)
Превращая дорожку в чёрное пюре,
Женщины от страсти всхлипывая, зовут удачу,
Как молодого любовника, на примятой заре.
На них наводят бинокли и другую оптику,
Как на пришельцев, на красивых птиц,
Те, кто испытывает нежность к облику,
Кто пред медовой кожей падает ниц.
Открыты их плечи,
И шеи- "ад либитум"
Треплет ветер дорогие платки,
На кольцах инициалы выбиты,
Руки, как карельский мрамор гладки!
Ещё не старухи, но уже не вишенки,
Злой возраст, предпоследний азарт,
Взгляд богини, наглость нищенки,
Холод ацтеков, беспощадность хазар.
Им некого винить, закатывать истерики
Некому,
одинок их полет.
Неважно фунты, стерлинги,
В результате тот же лед!
Я забрёл сюда, когда оказался в Бристоле,
Столице подводных лодок, покачивавшихся вдали.
Говорят от этой невзрачной пристани,
Отходили знаменитые корабли.
Прощай, прощай, моя печальная чайка,
Скоро к сердцу подкатит неумолимый тромб,
Вечерняя заря расцвела и зачахла.
Ястреб пронзительным взглядом ощупывает ипподром!