Вот железные крыши, белые от дождя, Заслоняют пейзаж, зажимают меня. У соседа моего по палате Тяжелейший приступ как нельзя кстати. Никаких журналов, никакого TV - Единственное: плести вот эти стихи, Так называемое — под влиянием Бродского. Так пацан с папироской канает под взрослого. Потому что, конечно, до легкости этой вычурности Мне вовек не доехать в своей развинченности; До вот этой вот завораживающей зыби, Когда, сидя на одном синтаксическом загибе И пяти словах, невозможных рядом, Внезапно охватываешь всё разом. Но особенно этот вот голос, монотонность, камлание, Непрерывно упорное бормотание, То с небрежной иронией, то с тоскливой досадой, Всё вокруг и вокруг нее, одной, той же самой, С постоянным подчёркиванием необратимости Дюн, деревьев, объятий и прочей интимности, И уже даже холодно простясь навсегда — Никогда не веря в то, что уже никогда! — Боже, как это всё во мне отзывается, Когда тело моё по европам катается И в каком-нибудь там нюренбергском отеле, Развалясь один в пятиспальной постеле, Всё читаю и читаю про это его М. Б. да М. Б., И думаю о тебе.
1995
|