Волков Михаил

У поэта в чернильнице водятся всякие бяки.
Их не счесть, но при солнечном свете они не видны;
глубоко, возле самого дна, забрались под коряги,
затаились и ждут - то ли вечера, то ли весны.

Вот поэт засыпает. Измучился за день, бедняга,
подбираючи рифму к «эмбарго». Как лошадь пахал.
Бяки сей же момент выползают к нему на бумагу
и глумятся над ней и кощунствуют – час их настал.

В лунном свете, струящемся в окна, беззвучно и страшно
бяки пляшут на строфах стихов, и такие следы
остаются на многострадальной поэтовой пашне,
что стреляться бы впору, пока не случилось беды.

А поэт спозаранку свои собирает листочки,
не умывшись поди, не попив, не продравши очей,
и несет их туда, где ему, в пересчете на строчки,
возмещают обычно издержки бессонных ночей.

Там посмотрят, прочтут, обалдеют, на мелкие части
разорвут, и еще раз на части те части порвут
и по почкам, и в зубы, и в глаз, и поддых, и к начальству
на персидский ковер – руки за голову – поведут.

Что там сделают с ним – неизвестно. Но вряд ли сигарой
угостят и нальют коньяку. Хоть поэт ни при чем.
Виноваты во всем эти Byacus Chernilus vulgaris.
Осторожнее с ними: ошибся – уже обречен.

Сочиняйте, пишите, встречайте закаты, рассветы,
Не пугайтесь двусмысленных слов, непонятных вещей.
Но фильтруйте, почаще фильтруйте чернила, поэты.
Запирайте их на ночь в шкафу. И не спите вообще.