Волков Михаил

                               Мы струнно встретились
                               и струнно разойдемся.
         
Однажды в студеную зимнюю пору,
Нетрезвый, босой и нагой,
Шахнович, вздыхая, шел медленно в гору
И левой чесался ногой.

Он третью неделю бродил по округе,
Ночуя в сосновых стогах,
Поскольку Шахновича мясо упруго,
И шкура весьма дорога.

Ее по ночам за огромные бабки
На каждом углу продают.
Под ней лишь Шахновичу сыро и зябко,
А прочим – тепло и уют.

Поэтому, будучи ценным трофеем,
За жизнь опасаясь свою,
Питался Шахнович вчерашним портвейном
И не приближался к жилью.

Вот так, значит, шел он, ушами прядая,
И вдруг через холод и зной
Услышал, как где-то гитара страдает,
Четвертой фальшивя струной.

Ах, как же она перетянуто ныла
В небритых руках палача!
Тому негодяю начистить бы рыло,
А также и всем скрипачам.

Потом пианистам, виолончелистам,
Ударным, басам, духовым...
Я, впрочем, отвлекся... Хотя кларнетистам
Навешал бы как таковым.

Вернемся к Шахновичу. Чуть он услышал
Гитары замученной стон -
В глазах зашумело, поехала крыша,
И зуд начался под хвостом.

Прополз под кустом он и, словно сквозь сито,
Увидел, как с разных сторон
Четыре подонка струну деловито
Натягивают вчетвером.

Шахнович раздулся, поднял псевдоподий
И, взяв одного за жилет,
Отшиздил его, как Кирилла Мефодий
За то, что мефодьицы нет.

И, жертву свою методично калеча,
Орал остальным он троим
Такие слова, что из леса в тот вечер
Ушли навсегда муравьи.

А те, хоть и малочувствительны к прозе,
Контекст оценили вполне:
Шахновичу жабры набили навозом
И снова вернулись к струне.

Закончили наскоро черное дело
И скрылись под сенью олив,
Оставив Шахновича бледное тело
Рыдать в придорожной пыли.

И что же, по-вашему, пани-панове,
Конец предвещало такой?
Ах, лучше б ты мимо протопал, Шахнович,
Махнович на это рукой!