Сельц Евгений

Светало. Дыма рыжий чуб
Из заводских струился труб
И был стальной гребенкой вьюг
Зачесан с севера на юг.

Уже Гольдмейера рука
Сжимала рюмку коньяка.
И он навис над ней, как тать.
Светало. Было чем светать.

Уже неистовый Борей,
Свалившись вниз из эмпирей,
Успел народ одеть, обуть
И два фурункула надуть.

Вчера хвативший через край,
Петрович двинулся в сарай,
Где отыскал работы для
Метлу, скребок и два рубля.

Лед, пересыпанный песком,
Был сотней валенков иском.
И три минуты напролет
Гудок сшибал дремоту влет.

Гольдмейер вышел на балкон,
Отвесил дворнику поклон,
И из промерзшего мешка
Достал язя и окунька.

Уже сновали там и сям
Огни таксей по воздусям,
И стрекотали в воздусях
Шальные счетчики в таксях.

Петрович совладал с метлой
И - в меру добрый, в меру злой -
Пыхтя, как конь-тяжеловоз,
Взбрыкнул для понту и... п-понес.

Уже рачительный свисток
Свистал на запад и восток.
И весь забрызганный слюной,
Сержант смотрелся старшиной.

Гольдмейер радио включил,
Вторично гланды промочил
И прошептав: «Аз ох ун вэй!..»,
Язя обкушал до бровей.

Сбывая вести с молотка,
Международник «Маяка»,
Обозревавший материк,
Срывался с шепота на крик.

Петрович, буднично хрипат,
Упрямо ставил снегу мат.
И если кто-то проходил -
До обобщений доходил.

Гольдмейер косточкой хрустел.
Петрович мышцею потел.
Петрович - вж-ж-ж-жик...
Гольдмейер - хрус-с-с-сть...
День начинался...
Ну и пусть!..

1986 г.