Сельц Евгений

                               А. Комову

1

Не говори со мною ни о чём.
Давно уж не гожусь я в исповедники,
в духовники - тем паче. Месяц бледненький
на пальму опирается лучом.

Комета из божественной халвы
рассыпчатые чертит траектории,
которые должны бы, по теории,
истаять, но на практике - увы.

Как эта ночь бессовестно жива!
А за душой - ни рублика, ни бублика.
Вращается бессмысленная публика.
Толкутся обреченные слова.

В бездонных ресторанных тупиках
стоят такси голодными акулами.
И шоферня, поигрывая скулами,
вечернюю молитву мнёт в руках.

За полной плача каменной стеной
в пустом футляре жизни улетающей
по ноте, высоко и сладко тающей,
соскучился смычок волосяной.

А город глуп. Бессмысленно мыча,
он - что телок от матери отбившийся.
И как утроба Девы разродившейся,
пуста щепоть седого скрипача.

2

За что наказан я таким ярмом -
сплетать за разом раз в струну единую
страну, что называют Палестиною,
и ночь, что именуют Рождеством.

Оставив на съедение волкам
Отечество живое, но бессильное,
я шёл на толковище это пыльное,
в надежде уподобиться волхвам.

Но там, где стол был яств, теперь погост.
Талант и любопытство - вещи разные.
Волхвы, они, конечно, люди праздные,
но не настолько, чтоб не видеть звёзд.

А я - настолько. Смутен Абсолют.
Тем паче, что разыграна мистерия:
даёт над Вифлеемом артиллерия
очередной рождественский салют.

Даёт прогулка шанс очередной
услышать канонаду эту бальную,
увидеть клоунаду погребальную
над лопнувшей безвременно струной.

В ночном эфире запах шашлыка.
Такси стоят в загоне, нервно порская.
И пахнет хвоей ёлка бутафорская
в витрине эмигрантского ларька.

3

Сквер в Рождество угрюм и нелюдим,
хотя его скамеечки и столики
в каком-то поколении католики -
в их каменных прожилках стынет Рим.

Два старичка, сидящих в глубине,
беседой лечат души пересохшие,
в которых и живые, и усопшие
взаимозаменяемы вполне.

Но для меня сей метод исключён,
как две души, терзающие Фауста.
Поэтому, прошу тебя, пожалуйста,
не говори со мною ни о чём.

За полной плача каменной стеной
мертво любое слово, если сказано.
Я - подданый святого царства разума,
обожествленной логики земной.

В ряду других уйдёт и эта ночь.
Такой апофеоз систематичности
ведёт к распаду вечности как личности,
к порядку, бухгалтерии и проч.

Давай прощаться. Песенка стара.
Рассвет грядёт. И струны расплетаются.
Такси, махнув крылами, разлетаются
с кормушки ресторанного двора.

Ущербный месяц с ликом старичка
бредёт в постель холодную на полюсе.
И ночь уже качается на волосе,
как музыка на волосе смычка.