Киборт Николай

Я помню дождливую ночь и оплывшие свечи,
И чайник, который напрасно мечтал о покое,
И я по сценарию будто бы в роли изгоя,
А дождь, моросящий и плачущий, - в роли предтечи.

И помню ещё, что по радио шла передача, -
Гоняли зачем-то отрывки из оперы Верди,
И вдруг неожиданно в дверь постучала удача –
Бродила, в чём мать родила, и продрогла до смерти.

Я ввёл её в дом и закутал в своё одеяло,
Свернувшись в калачик, она примостилась на стуле,
Быть может, её перед этим немного спугнули,
А – может быть – просто покинула всех и гуляла.

Мы долго смотрели на свечи и долго молчали,
Внимая фокстроту огня и теням на обоях,
И всё что болело, - осталось внутри у обоих,
И стрелы Амура той ночью остались в колчане.

И только под утро я ей намекнул осторожно –
Мол, вряд ли способен тебе предоставить жилище,
И люди, проснувшись, тебя спохватились и ищут,
Со мною тебе оставаться, увы, невозможно:

Ведь жизнь – это лишь треугольник, в котором я – катет,
И синус угла между мной и тобой бесконечен,
Ты очень практична, а я недалёк и беспечен,
Я только умею мечтать, а за это не платят.

Ты скажешь, что синус не может быть больше, чем надо,
И глупость мою, безусловно, сочтёшь за обиду,
Но в том-то и дело, что я не живу по Евклиду:
Мы в разных с тобой измерньях – и в этом преграда.

Она загрустила, потупив недевичьи очи,
И вдруг, улыбнувшись, растаяла в сером рассвете...
С тех пор иногда при каком-то загадочном свете
Мы вместе с удачей проводим бессоные ночи.