Айзенберг Владимир

В старом зале, в старом зале,
над Михайловской и Невским,
где когда-то мы сидели
то втроем, то впятером,
мне сегодня в темный полдень
поболтать и выпить не с кем —
так и надо, так и надо,
и по сути — поделом.
Ибо, что имел — развеял,
погубил, спустил на рынке,
даже первую зазнобу, даже глупую слезу,
но пришел сюда однажды
и подумал по старинке:
"Все успею, все сумею, все добуду, все снесу".
Но не тут, не тут-то было —
в старом зале сняты люстры,
перемешана посуда, передвинуты столы,
потому-то в старом зале и не страшно и не
грустно,
просто здесь в провалах света слишком
пристальны углы.
И из них глядит такое, что забыть не удается —
лучший друг, и прошлый праздник, и неверная
жена.
Может быть, сегодня это наконец-то
разобьется,
и в такой вот темный полдень будет жизнь
разрешена.
О, вы все тогда вернитесь, сядьте рядом, дайте
слово —
никогда меня не бросить и уже не обмануть.
Боже мой, какая осень! Наконец, какая
проседь!
Что сегодня ночью делать? Как мне вам в лицо
взглянуть?
Этот раз последний точно, я сюда ни разу
больше,
что оставил — то оставил, кто хотел — меня
убил.
Вот и все: я стар и страшен, только никому не
должен.
То, что было — все же было. Было, были, был,
был, был.