Герштейн Лариса

Ату меня, у, Петербург, ату!
По колоннадам гона не видали?
И если мне еще нельзя к листу,
К Наталии дозволено, к Наталье.

Но Боже мой, но Боже мой, куда?
Там хрупко, там у липкого гранита
Ночь лапы моет с площади Труда,
Когтясь с моста оплаканного Шмидта.

На выбор боли острия оград,
В оскале голых ребер бьется ужас.
Чахоточный, плебейский Петроград
Мне под подошвы сплевывает лужи.

Там бронзы мумии перстами по стране,
Чьи бойни принимаются за игры,
Наталия, верни в дыханье мне
Высокий ямб и гибкие верлибры.

Я чую меж лопаток своры вой,
Ату меня, несчитанная свора.
Сочится крик, возможно, что и мой,
Из-под ступеней жадного собора.

Заламывая плечи беглецу,
Хрустят мосты, несмазанные дыбы,
И вскачь квадриги топчут по лицу,
И конский хохот поднимает дыбом.

Покуда свора гонит наугад,
Слепцы предутренними бельмами глазеют,
Чахоточный, плебейский Петроград,
Отчаяние цирка Колизея.

Но я устал, и кровь мою и соль
Мне не слизнуть, ресницы лягут сами.
Сложи ладони и напейся, боль,
До тошноты напейся, как слезами.

Ату меня, у, Петербург, ату!
По колоннадам гона не видали?
И если мне еще нельзя к листу,
К Наталии дозволено, к Наталье.

1972