А я о Холокосте не пишу, я Холокост в душе своей глушу. Я не хочу писать о Холокосте… Я просто Холокост в себе ношу.
И он во мне навечно, навсегда, как страшная, как Чёрная звезда. И так выходит, что взойдя однажды, она взошла на все мои года.
И я живу в кромешной черноте, и я бреду по чёрной пустоте, и миллионы шелестящих теней мне что-то объясняют обо мне.
Пытаются мне что-то рассказать, какой-то узел просят развязать… А я и так откуда-то всё знаю, но мне в ответ им нечего сказать.
И в сутолоке повседневных дней я гол и нищ без этой тьмы теней, они во мне подобьем Яд-ва-Шема многомилльонной свечкою своей.
Ловлю, ловлю свеченье черноты, ищу, ищу знакомые черты отца, которого ни разу я не видел, и старших братьев в ликах темноты.
Я вместе с ними там стою у рва, меня сейчас убьют и все дела, я стану тенью после крика «Feuer!» и надо мною прорастёт трава.
Трава взойдёт, растя и вверх, и вниз. Что ж, значит той траве отдал я жизнь. Пускай растёт, скрывая тьму безумства, и новой жизни набросав эскиз.
Трава взойдёт, не помня о беде, о том, что чернота царит везде, что снова зреют чёрные созвездья, и снова мир не удержать в узде.
|