С поющих, басовых трапеций, Лекарственный, тяжко-ночной, Над сердцем, пожаждавшим специй, Стекает пожизненный зной.
И, волосы в дыме волтузя, О друзе поющий друид Лакает из огненной дюзы Пивка мировой суицид.
И ночь, всеобъемная – с тартар! И улица, в чирканье лиц, – Ликуют вовсю перед стартом, Запасшись избытком кориц,
Ванильных страданий и перцем Своих сексуальных забот Всей улицей Эцель, всем сердцем, Всей радостью, въевшейся в рот.
И каждый под кожею – шкурник, А тот физкультурник с небес Поет, ибо в каждой ушкуйне Спит заштукатуренный бес.
И все-то здесь Божье притворство. Сквозь пальцы гляди меж ветвей На спешное тьмы сутенерство В любовном свиданье смертей! Площадь у “Бейт Опера”
Море чистит зубы пастой, Брызги сплевывая в пляж, Ветер бегает губастый, Разминает свой мандраж.
Потому что утро зябко, Да и горд бос на вид, Площадь брошена, как тряпка, Там автобус, басовит,
Пыжится у двух гостиниц, Поджидая гостинят,- Им за стеклами - гостинец,- Есть из блюдца не хотят.
А какое это блюдце? - Моря тусклый самоблеск, Слышишь, лестницы плюются? Окон сверк скрипуч и резк.
Снова день не без налетца,- Ах, Федот, и вновь не тот. Человечество плюется, Из хитина лапки трет.
Все возьмут самоотвод. Странно вечность создается.
|