Я живу, терпеливо греша, и вмещает моя душа: снежной бабы морковный нос, монотонный рассказ колес, пересыпанный солью снег, и от боли соленый век, и по-детски наивный плач, и Танюхин плывущий мяч, от заводов над городом смог, глубину Мандельштамовских строк, на плечах ласку женских рук, в дверь мою характерный стук, и всю тяжесть прожитых лет, и оградок зеленый цвет, и запуганный третий Рим, и любое "Поговорим", и разбитое в кровь лицо, и на вырост к зиме польтецо, и расхристанный, пьяный май, и последний ночной трамвай...
И неясно – по чьей же вине это все уместилось во мне. Заскорузлый, спрессованный быт тянет жилы, калечит, болит. Заскорузлый, спрессованный быт обласкает, обнимет, простит.
|