Невольные слёзы текут по лицу: второе дыханье подходит к концу. Бездарные вирши (с макушки до пят!) от творческой астмы натужно хрипят.
Не рифмы, а лажа. Не ритмы, а фарш. Маэстро, урежьте немедленно марш! Урежьте, пожалуйста, очень прошу. Вам жалко? Вы ж видите, что я пишу!
Мне скучно без воздуха - нечем трубить - и грустно, и некому морду набить. На палубу выйдешь – сознанья уж нет, одно бытие, как сказал непоэт.
Печален удел мой: я вновь не у дел. Идеями свежими я оскудел. Нет боле в очах моей Музы любви-с, Мой творческий стержень похабно обвис...
Уж я ли, друзья, сладким зовом влеком, её не побаловал добрым стихом? Не я ль, не страшась ни жары, ни дождя, Служил ей, как рыцарь, себя не щадя?
Не я ль, как стрекалом уколотый в круп, весёлые песни слагал поутру? Не я ли трагически капал в ночи слезами на жаркое пламя свечи?
Нема вдохновенья. Пуста голова. Замылились рифмы, затёрлись слова. Осталось, вздохнув, опростать «посошок», да выдать на сдачу последний стишок.
Скукоженный, злой на вселенную всю, я в угол забился, как мрачный пасюк, и лязгая челюстью (но не дыша!), гадаю: как быть-то теперь, кореша?
Прикажете до положения риз упиться поэту? Чтоб Музы каприз- ной сызнова взгляд благосклонный снискать дыхание новое нужно сыскать! |