Blackhawk
|
Дата : 05-04-09, Вск, 17:19:07
Ну почему так устроена наша природа, что лето всегда оказывается коротким? Зима тянется – не дождёшься солнца, весну не замечаешь из-за её стремительности, а осень просто хочется пережить. И только лето всегда такое короткое! И сколько его там?
Весь июнь занимает сессия. Это такой период в жизни, когда живёшь вне времени. Не считая зачётов, всего пять экзаменов. Это пять дней вычеркнутых из жизни. Учитывая последующие банкеты по поводу сдачи, я бы даже сказал - десять. Всё остальное временное пространство заполнено попытками усвоить информацию об конформных преобразованиях, физике твёрдого тела, теории машин и механизмов, основах теории автоматического управления и ещё, чёрт знает чего, что составляет программу учёбы по специальности "Системы управления летательными аппаратами".
Необходимость успешного преодоления данного этапа очевидна – по результатам сессии назначается стипендия. И это, пожалуй, самое главное в этой жизни. Не верите? Вот вам подробная раскладка. Стипендия – это 55 рублей, из которых приблизительно 36 уйдёт на питание, а 19 - на девочек и пропой. Причём, часто это одно и тоже. Однако, помимо таких обычных потребностей ещё существуют ещё и другие. Необходимо во что-то одеваться, носить какую-нибудь обувь, чем-то чистить зубы, мыться и стирать. То есть, нужен либо дополнительный доход, либо сокращение расходов по первым двум статьям. При этом, желательно, из первой - что предназначена для питания. Ну, сами понимаете, когда тебе 19 лет, то девочки преобладают над лишней булочкой со вчерашней котлетой за 12 копеек. Тем более, что повести девушку в "Шашлычную" на ипподроме где можно уложиться в 7 рублей на двоих – это признак дурного тона, поэтому всегда желательно иметь в запасе 10 – 12 рублей для достойного посещения " Старого города".
Деньги, конечно, большое зло, от дьявола, но без них жизнь вообще превращалась в жуткий кошмар. Поэтому удачная сдача сессии, без "троек", гарантировала относительную финансовую независимость в течение, по крайней мере, полугода. Кроме того, избавляла от унизительно-постыдного разговора с родителями, для которых, ты, своим разгильдяйством, хоронил национальную идею о бесплатном образовании и теперь, вместо привычных 40 рублей в месяц, вынуждал их высылать тебе все 90. Согласитесь, не каждая семья, имеющая сына студента, могла позволить себе такую роскошь тем летом 1976 года.
Решение проблемы материального благополучия при помощи дополнительного заработка пришло позднее, где-то года через два. За первые свои 6 смен я заработал 92 рубля, которых как раз и хватило на потрясающие югославские сапоги моей молодой жене. Но всё это будет потом. А пока - всё упиралось в удачную сдачу экзаменов.
Банкет по поводу окончания сессии не имел ограничений во времени и, в основном, ограничивался финансовыми возможностями его участников. Сознательно относится к жизни получалось только дня через три после сдачи последнего экзамена. И то – не для всех и не всегда…
После того, как организм окончательно справлялся с последствиями праздника жизни, в природе наступал июль. То же не очень радостное время.
Почему людям, которые разрабатывали программу высшего технического образования, пришла в голову идея отправить претендентов на месяц в ссылку на производство. Называлось это действие "производственная практика". То есть будущим разработчикам и просто инженерам давался шанс побыть в шкуре пролетариата.
Реально это выглядело так. Ты месяц работал простым слесарем, выполняя самые дешёвые и неквалифицированные работы, параллельно собирая информацию для описания какого-нибудь технологического процесса. Потом писал отчёт. Потом сдавал зачёт. Вся эта деятельность занимала время часов эдак до четырёх. Вечера, как правило, были свободны.
Стипендию за этот месяц не платили, всё запасы были пропиты во время, упомянутого выше, банкета, а новые поступления в виде заработанных на заводе денег, ожидались только по окончанию практики. Так что было тоскливо, голодно и убого.
И вот, наконец, после стольких мытарств и лишений, наступал долгожданный август. Время откормки родителями своих отпрысков, романтических приключений и откровенного долгожданного безделья.
Однако, в этот раз, столь привычный ход событий был нарушен.
Всё началось с того, что, отягощённый заработанными на заводе 56-ю рублями, я возвращался к себе в общежитие, с целью как можно лучше подготовиться к поездке на заслуженный отдых. К родителям.
В вестибюле общаги я столкнулся с Арлекином.
Вообще-то, в миру, его звали Вовочка Корниенко, но, в определенных кругах, он был более известен как Арлекин. Так же, как и я, он играл в одной из многочисленных в то время групп. Своё прозвище Вовочка получил после выступления на конкурсе патриотической песни, когда, вместо соответствующего патриотического припева, он, вдруг, затянул на своём back sound припев из известнейшего в то время попсового шлягера. Объяснить сей феномен Вовочка не смог, сказав, что его просто перемкнуло после игры на последней свадьбе. На этой свадьбе Вовочка решал проблемы дополнительного дохода.
В целом, Арлекин был нормальным парнем, хотя и из профессорской семьи, от тлетворного влияния которой, он периодически сбегал в "общагу" попить дешёвого винца и на репетиции - поиграть на клавишных.
Увидев меня, Арлекин радостно улыбнулся и скороговоркой принялся объяснять причину своей радости. Ситуация складывалась следующая.
Учебное заведение, в котором я имел честь получать высшее образование, имело на крымском побережье самого Чёрного моря базу отдыха. Ничего значительного: два трёхэтажных корпуса с номерами, павильон со столовой и десяток деревянных домиков для семейных. Каждый сезон, на каждый летний месяц туда выезжала бригада для культурной организации культурного отдыха. Поскольку в том селе, где находилась база отдыха, ничего не было кроме маленького базарчика. Единственным развлечением отдыхающих, кроме пустующей спортплощадки, было потребление белого вина, продававшегося на этом самом базарчике по 18 копеек стакан. Три выхода к морю – 6 стаканов как не бывало! А это, на минуточку, полтора литра. Так что такой отдых был не безопасен.
Предназначение упомянутой выше бригады и было в разнообразии досуга отдыхающих. В состав такой бригады обязательно входил вокально-инструментальный ансамбль с соответствующим репертуаром для преподавательского состава. Люди, игравшие разной степени тяжести рок, туда, как правило, не попадали. В принципе, это было объяснимо. Представьте себе, что вы вместе со своей, уже постаревшей, супругой приехали отдохнуть от трудов праведных в Крым, а вас по вечерам грузят текстами типа:
Жизнь летит, как шоссе:
От любви до любви.
Полпланеты в росе,
Полпланеты в крови.
Да ещё не просто грузят словами, но и соответствующей тексту музыкой, с тяжёлым ритмом, гитарными импровизациями и ревущим, на грани человеческих возможностей, вокалом. Какой тут отдых!?
Так вот. Заезд очередной бригады, как раз на август, на бархатный сезон, должен был состояться через три дня. В этот раз должна была ехать группа, в которой Арлекин молотил по клавишам. Но вот ведь незадача! Их басист оказался в больнице со сложным переломом. Находясь в состоянии крайнего алкогольного опьянения - выпал с балкона второго этажа. Какого чёрта он полез на этот балкон – это было уже не суть важно.
Более того. Во время обслуживания последней свадьбы, их вокалист в перерыве впал в бездну порока и потом вышел на сцену с расстегнутой ширинкой и свисающей из кармана брюк, половиной лифчика. Разразился скандал с мордобоем. Понятно, что ехать куда-нибудь с распухшим носом и фингалами под глазами вокалист не мог.
В результате этих трагикомических событий нужна была срочная замена. И тут Арлекин вспомнил обо мне. Тем более что в отличие от других участников нашего музыкального движения, я ещё никуда не уехал.
С предложением выступить в роли бас гитариста и вокалиста одновременно, и обратился ко мне Арлекин в своей довольно путанной и многословной речи. Здесь, я так думаю, необходимо кое-что разъяснить.
Я играю на гитаре с 12 лет. С 14 ещё и на фортепьяно. С этого же возраста я сочиняю песни. Понятно, какие песни может сочинять человек в 14 лет, да ещё и на чужие стихи. Однако постепенно умение моё совершенствовалось и, к 18 годам, мой репертуар вполне устраивал таких же, как и я, слушателей. К тому же, от природы мне достался голос и, скажем, "Ты можешь ходить, как запущенный сад, а можешь всё наголо сбрить." я вытягивал не хуже Кутикова. Ну, вы знаете, который из "Машины времени".
После первого года обучения, когда, честно говоря, было не до песен, я почувствовал себя более уверено и уже осенью ещё с тремя такими же "музыкантами" из нашей общаги, мы собрались на первую репетицию. Очень быстро наш репертуар составили полтора десятка песен, но в тот период не репертуар составлял нашу самую главную проблему. Она состояла в том, что играть было просто не на чем.
Кое-как, с трудом и по случаю, мы достали две старенькие электрогитары. Говорить о какой бы то не было фирме - не приходилось. Это были "лопаты" отечественного производства. Потом, совершенно случайно, мы стали обладателями ударной установки фантастической для нас стоимости в 560 рублей. Это по 140 на каждого. Деньги были взяты в долг и отдавались очень больно. Просто с кровью. Последним поступлением была бас гитара болгарского производства, словно в насмешку, названная "Орфей". О микрофонах и усилителях я не говорю. МД66, "Верховина" и кошмарное порождение отечественной радиоэлектронной промышленности - усилитель "Радуга" с номинальной выходной мощностью 24 ватта. Эта "железяка" доставляла нам наибольшее количество хлопот и перманентно находилась в стадии замены выходных транзисторов.
Судьба, вдоволь посмеявшись над нашими мучениями, наконец, решила улыбнуться нам. В один прекрасный день, у нас в комнате, а жили мы втроём все вместе, показалось юное дарование, жертва маниакальной привязанности к радиолюбительству, с пластиковой мыльницей в руках. Из мыльницы торчали два разъёма: один для батарейки типа "Крона", а второй для гитарного штекера. Дарование называло своё детище "бустер". Включив его на пробу, мы были ошарашены полученным эффектом. Гитара звучала один в один с "Deep Purple". Это давало возможности исполнять "хардовые" вещи с их апокалипсическим рёвом и соответствующими текстами и открывало неслыханные горизонты.
Дарование было восхвалено, а мыльница, в которой был собран "бустер", реквизирована для опытной эксплуатации. С тех пор всё и началось.
Приблизительно к Новому Году мы были готовы к выходу в народ. То есть, отыграть вечер танцев.
Что такое вечер танцев? Это приблизительно три часа живой музыки. Это 180 минут. С учётом того, что в среднем песня или композиция длилась 3 – 4 минуты, это порядка 40 вещей в репертуаре. Можно, конечно, было и потянуть, и кое-что повторить, но минимум 30 вещей должно было быть. Мы же застопорились на 20-ти.
Тем не менее, решение о выходе в народ было принято.
Этот кошмар я не забуду никогда. Народ то мы завели, где-то с четвёртой или пятой вещи, но к концу второго часа репертуар закончился вместе с нашими физическими силами. Люди разошлись не на шутку и требовали продолжения банкета, а у нас на маленькой сцене творилось чёрт знает что. Два вентилятора дули на усилители и барабанщика Серёгу. Второй Серж, терзавший бас гитару, периодически опускал руки в банку с холодной водой, поскольку пальцы опухали. Мы со вторым гитаристом охрипли, и вода из графина уже не помогала. Всё прокляли эту затею с танцами и ждали только одного, когда администрация начнёт разгонять народ.
Тем не менее, хоть и доставался он дорогой ценой, мы начали приобретать необходимый опыт и уже к весне лихо наяривали весь вечер. Пришла некоторая популярность. В кругах нашей и двух соседних общаг. Мы вошли во вкус. Хотя, честно говоря, на фоне других таких же групп мы выглядели средне. В основном из-за крайне убогих инструментов.
На фоне столь бурной музыкальной деятельности стала продвигаться и моя личная карьера. Параллельно с игрой тяжёлого, и не очень, рока я начал участвовать в деятельности факультетского театра миниатюр с музыкальными номерами. Апофеозом такого творчества стала получасовая композиция – попурри на мелодии западных и отечественных шлягеров с текстами, придуманными на темы из нашей студенческой жизни. Вместе со мной пели две девушки, обладательницы прекрасных сопрано, одинаково впечатляюще исполнявшие как рок, так и попсу.
То, что мы со своей композицией попали в точку, я понял во время конкурса студенческих театров миниатюр. Когда, завершая наше выступление, мы в три голоса дали "Who stop the rain", то зрителям было уже не до текстов. Полтысячи народа в зале аплодировали стоя и не отпустили нас со сцены, пока мы не исполнили эту вещь ещё раз.
Это был триумф. Когда тебе 19 лет и ты со сцены подымаешь такой зал, то кажется, что счастье пришло и никогда тебя не покинет. Ты паришь в своей душе, жизнь кажется тебе бесконечно прекрасной и также бесконечно радостной.
Сейчас, когда я живу в совсем другой стране, в другом времени, среди других людей и иногда встречаю в Интернете сообщение о том, что, мол, там-то и там-то прошёл вечер памяти Окуджавы и в зале было аж 250 человек – мне становится грустно. Когда на вечер местной бардовской знаменитости приходит 100 человек и об этом пишут, как об аншлаге – я понимаю всю жестокость истины о невозможности дважды войти в одну и ту же реку.
Предложение Арлекина было одновременно и заманчивым и "напряжным". За оставшиеся до отъезда три дня нужно было познакомиться с ребятами, которые играли с Арлекином, войти в их репертуар, собраться в дорогу и предупредить родителей. Поскольку речь идёт о 1976 годе, то переговоры с родителями по телефону – это заказ этих переговоров на почте, ожидание и, в случае положительного исхода, долгие объяснения.
Хотя. С другой стороны, когда я ещё попаду на море? Тем более, что я был там последний раз 6 лет тому назад.
В общем, я согласился.
Началась предстартовая чехарда. При этом, оказалось, что основное время у меня занимало не знакомство с будущим репертуаром и репетиции с группой Арлекина, а совсем другая, хотя и близкая по духу деятельность.
В состав бригады входил режиссёр одного из студенческих театров, кстати, как это ни удивительно, по профессии тоже режиссёр. И не просто режиссёр, а режиссёр кукольного театра. Звали его Максим, хотя он просил называть его Макс. Личность это была, как и предполагал его род занятий, неординарная. В его карьере была постановка кукольного балета, а это, как сейчас говорят, неизвестно какую траву надо курить, чтобы реализовать.
В соответствии с программой развлечений, Макс должен был выступать со сцены с литературно-музыкальной композицией. Для знакомства с этим шедевром, я был приглашён на квартиру к гитаристу, который аккомпанировал Максу во время исполнения. Все тексты были написаны самим Максом и обороты типа "как крупинки сахара, в небе звёзды таяли" были в них самыми понятными. В основном же это было оголтелое эстетство с претензией на философию, сложными для восприятия с первого раза аллегориями и навороченными метафорами. Лично я, прослушав композицию первый раз, естественно, ничего не понял и был уверен, что нас не только прогонят со сцены, но как персон нон грата выдворят из республики Крым.
Композитор и гитарист был аналогичен Максу. Музыка, под которую Макс читал свои стихи, была набором навороченных аккордов, которые мне приходилось записывать и зарисовывать, проставляя соответствующие обозначения над текстом. При этом я обратил внимание, что сам композитор одни и те же фрагменты каждый раз играл по-разному. Поэтому, промучившись один вечер в попытках воспроизвести эту какофонию, я решил, что в данном случае нарушение авторских прав недоказуемо и несколько всё это упростил, придав звучанию некоторую мелодичность и, как мне казалось, адекватность тексту.
В целом, Макс со своим литературно-музыкальным выпендрёжом отнял у меня кучу времени, при этом, не гарантируя никакого творческого успеха.
Ещё один день ушёл на знакомство с коллегами Арлекина. Здесь всё было намного легче. Барабанщик по прозвищу Зяма (ей-богу, мне никогда уже не вспомнить, как его звали в действительности) был обыкновенным рокером. Он искренне был уверен в том, что в мире существуют только его барабаны, дешёвое вино и рок. Периодически в это его окружение вторгались девушки, но только тогда, когда по тем или иным причинам он не мог барабанить, или барабанов просто не было под рукой. Зяма зарабатывал себе на жизнь игрой на свадьбах, за что и презирал эти свадьбы и людей, из-за которых он должен был чёрт знает что барабанить.
Вторым персонажем был высокий, аскетического сложения меланхолик по прозвищу Копейка. Этот термин как-то перекликался с его фамилией, что было абсолютно несущественно. Копейка был гитаристом-виртуозом. Он запросто мог забыть, какую именно песню сейчас играет группа и самозабвенно наяривать импровизации, причём, без остановки и часами. Его интересовало только звучание его гитары и все эти стакатто и триоли. Ко всем этим наворотам, Копейка был обладателем гитары Star 7 и педали к ней. То есть, у него был бустер и дисторшн. Это было круто и позволяло выписывать довольно замысловатые композиции.
Частое и бессистемное обслуживание свадеб сыграло с ребятами нехорошую шутку. Они копировали любую песню и почти ничего не сочиняли сами. Фактически это были ресторанные лабухи. Однако, когда я показал им несколько своих вещей, они тут же подхватили их, а Копейку, зашедшегося в очередной импровизации, остановили только минут через десять, когда уже все давно перестали играть.
В общем, ребята мне понравились. Уровень у них был, конечно, повыше моих товарищей по группе и это радовало. К тому же Копейка казал мне, чтобы я не парился по поводу басовых партий, а играл попроще, а они уж всё вытянут сами. С вокалом, правда, у ребят были некоторые проблемы. На мой взгляд, пели они правильно, но очень тихо и высоко. С аппаратурой у них всё было в порядке, и я впервые пел в нормальный немецкий микрофон да ещё через установку искусственного эха, сбацанную на базе позора отечественной промышленности – магнитофона "Нота".
Четвёртым в нашем, убойной творческой силы, коллективе был, как вы уже догадались, Арлекин, которому вообще было всё равно, что играть: что Баха, что "Deep Purple". Он стучал по своим клавишам и в нужный момент подвывал на back sound. Он был просто влюблён в сам процесс.
Загрузились мы довольно быстро. Были, правда проблемы с затаскиванием в салон басовой колонки, но после получасового кряхтения и лёгкого мата, она всей своей топорной стокилограммовой грацией заняла место в проходе между креслами. Гордость отечественного автобусостроения – ЛАЗ "Турист", постепенно заполнялся людьми. Здесь была и очередная смена официанток, и какие-то личности, чьё предназначение так и осталось невыясненным, и новый администратор базы и даже одна семья отдыхающих. Ехать предстояло около 16 часов, так что путь предстоял не близкий и утомительный.
Мы отъехали всего полсотни километров, когда Зяма вытащил из своей сумки бутылку "Агдама", Арлекин достал свёрток с бутербродами и котлетами, заботливо упакованными его мамой, а мы с Копейкой, как бедные родственники, присоединились к ним. На заднем сидении, где расположился наш коллектив, начал набирать обороты долгоиграющий дорожный банкет.
Здесь самое время остановиться и посвятить пару строк проблеме алкоголя в той нашей жизни. Может быть и не проблеме, а тому месту, которое он в этой жизни занимал.
Сейчас, прожив более полстолетия и всякое повидав на своём веку, потребляя какой-нибудь "Highland Queen" или "Old Clipper", не говоря уже о смирновской водочке, я думаю: какой же всё-таки гадостью мы травили свои юные организмы!
"Золотая осень" за 1.03 – дрожь по коже! Жуткий кошмар – "Плодовоягодное" за 0.97 "фугас" 0.7 литра. "Агдам" – пятна от которого ничем не выводились. И даже тяжёлая артиллерия в виде пол-литра водки за 4.12 – водный раствор этилового спирта, полученного путём гидролиза с последующей, весьма посредственной, очисткой. Всё это – по бедности нашей.
Должен сказать, что, несмотря на кажущееся постоянным пьянство, в нашей среде оно таким не являлось. В сравнении с тем, с чем я столкнулся в последующем. Это уже потом я увидел и запойных пьяниц, и классических алкоголиков с тяжёлой формой зависимости, и тех, кто балансировал на грани белой горячки и уже был не с нами. Я уже не говорю о тех, кто расстался с жизнью именно по причине упомянутой зависимости.
Общество было ориентировано таким образом, что употребление не осуждалось. Предполагалось, что существуют определённые рамки, до которых, как бы ничего страшного, а за ними уже опасно, но, тоже не очень. Количество же совершённых глупостей, откровенной дурости, разрушенных семей, искалеченных судеб, а иногда и совершённых преступлений – не поддаётся описанию.
И, тем не менее, в те времена, мужчина, не употреблявший вообще, либо заслуживал сочувствия, потому что, скорее всего, был смертельно болен, либо презрения, поскольку по роду подписанных обязательств обязан был запоминать - кто и что говорил.
И что-то я совсем не помню, чтобы кто-то потреблял наркоту. Ну, совсем.
Разогревшись "Агдамом", мы достали припасённые две акустические гитары и на несколько часов выпали из действительности. Помню, что пассажиры помоложе просили ещё чего-нибудь спеть. Где-то на очередной остановке Зяма прикупил ещё "пузырь" и пирожков с беляшами. После этого заряда бодрости мы уже не пели. Сказалась общая усталость, суета последних дней и убогость закуски.
В подступающих сумерках летела куда-то дорога. За окном уплывал вдаль августовский пейзаж. Мерно покачивался автобус и на одной и той же ноте пел свою песню двигатель. Где-то в самом центре Таврических степей я уснул и открыл глаза только на перевале. Мы были в Крыму.
Понадобилось ещё час или полтора, чтобы, наконец, наш автобус прибыл на конечную станцию: маленькое прибрежное село. За окном – темень, и только лунный свет бежал по воде в те моменты, когда в просвете между холмами, открывалось море.
Место для проживания нам выделили шикарное: три щитовых домика на окраине территории. Один – для проживания, второй – для аппаратуры, третий – для репетиций. Все удобства – в корпусе. До корпуса – сто метров.
Подобная дислокация нас нисколько не огорчала. Подальше от суровых дядечек из администрации, от отдыхающих, состоявших, в основном, из преподавательского состава и любых других посторонних глаз. Существенное неудобство состояло в том, что танцплощадка, основное место нашей работы, находилась метрах в ста от домиков. На ближайшей возвышенности. Поэтому весь срок пребывания нам предстояло таскать аппаратуру: туда и обратно, туда и обратно, туда и обратно.
Понятно, что с дороги, да ещё и в свете редких фонарей, мы мало что разглядели. Обвал впечатлений начался утром.
Столовая в павильоне порадовать нас не могла. Завтрак был убогим и малокалорийным. Как оказалось несколько позднее, обед не намного был лучше, а ранний ужин оставлял все шансы лечь спать полуголодным. Поэтому чувство лёгкого голода было нашим постоянным спутником. Пока ребята не приняли меры, но об этом – позднее.
До пляжа оказалось совсем недалеко – немного меньше, чем полкилометра. Сам пляж – узкая полоска гальки между шоссе и морем. Достаточно было сделать десяток шагов в воде и всё – ты уже по грудь в Чёрном море. Пасти в таких условиях своих маленьких детей – это кошмар для родителей. Тут уж, конечно, не до отдыха.
По направлению на запад полоска гальки расширялась, шоссе уходило в сторону и, среди прибрежных скал, вырисовывалась маленькая бухточка, в которой и уединялись отдельные, недавно сформировавшиеся, пары.
Дорога от базы к морю и обратно имела свои специфические особенности. Где-то посередине этого пути, у заборчика в тени, располагалось "гнездилище порока" - бабулька с большим, стоявшем в тазике с водой и накрытым тряпкой, бидоном. За 18 копеек желающий получал стакан светлой жидкости, которую бабушка классифицировала, как виноградное домашнее вино. Если учесть, что в первый день мы ходили купаться три раза, то неудивительно, что к ужину в каждом из нас сидело по полтора литра "напитка богов".
К счастью для нас, в первый день нам не нужно было тащить аппаратуру на гору. Я не думаю, что этот трюк нам бы удался. Потому что уже через час у всех нас дико болела голова, Арлекин, вообще, пошёл жить в место общественного пользования, а Зяма жаловался на металлический привкус во рту, да ещё к тому же и с ацетоновым "выхлопом". Стало очевидно, что передозировка данного напитка небезопасна даже для наших тренированных организмов.
Как водится, к концу первого дня мы одурели от жары, обгорели до озноба и, ни о какой репетиции, речи быть не могло. Вся творческая деятельность была перенесена на утро следующего дня.
Не только утро, но и вся первая половина дня ушла на совершенствование нашего творческого мастерства. Поскольку у ребят был накатан свадебный репертуар, состоявший из советской попсы тех времён, то всё свелось к тому, что меня вводили в этот самый репертуар. Партии бас гитары не были основными, поэтому решили не выпендриваться и, для быстроты дела, упростить их до обыкновенного поддержания ритма. Если же я забывал, что надо играть, то достаточно было посмотреть на то, какие аккорды брал Копейка, чтобы попасть в нужную ноту.
После прогона всех этих "ты меня не снишься, я тебя тоже", само собой начали репетировать более серьёзные вещи. Апофеозом, уже перед самым обедом, прозвучала "Easy living" столь популярной тогда, в определённых кругах, группы " Uriah Heep". При этом я пел основную партию, а Копейка вытягивал партию фальцетом в припеве. Так хорошо пошло, что Копейку унесло в импровизации и мы, вместо классических трёх минут, играли эту вещь минут пять.
Не успели мы остыть после триумфа, как у нашего домика показалась делегация отдыхающих во главе с администратором базы. В строгих тонах нам было заявлено, что люди не затем приехали отдыхать, чтобы выслушивать "всё это". Причём больше всех в ораторском запале старалась, какая-то, вышедшая из детородного возраста, тётенька без ярко выраженных вторичных половых признаков.
И мы поняли, что это не лондонский паб. Радовало то, что мощности нашей аппаратуры хватило, чтобы всколыхнуть отдыхающие массы на расстоянии ста метров от нашего домика. Потому что вечером нам предстояло играть на открытом воздухе. Сами понимаете, что это не зал "Ла Скала".
Как только стемнело и, в окружающем базу пространстве, зажглись фонари, мы начали свой сизифов труд. Особенное количество ненормативной лексики досталось басовой колонке, поскольку весила она полцентнера, а ручек на её корпусе было только две.
Расставили. Подсоединили. Попробовали. Начали.
Всё дальнейшее, на протяжении трёх часов я помню слабо. Напрягала постоянная необходимость следить за списком исполняемых песен. Некогда было вглядеться в танцующих. Изредка я отрывал взгляд от грифа бас гитары и смотрел на качающееся море голов, уходящее в темноту. Хотя по окружности площадки стояли фонари, но светили они не всюду.
Наш дебют закончился весьма необычным способом. Из толпы веселящейся молодёжи, спиной к невысокому помосту, на котором мы стояли вместе с аппаратурой, вылетел парень. Он очень конкретно приложился спиной к басовой колонке, которая, надо отдать должное её создателям, даже не колыхнулась. Придя в себя, юноша кинулся в толпу наказывать обидчика. Началась банальная драка.
Тут же в толпу ринулись два милиционера, а у одного из микрофонов появился администратор базы и известил массы, что на сегодня всё закончено. До "Easy livin'" дело не дошло. Возможно, оно и к лучшему, потому что пальцев я уже не чувствовал.
Отсоединили. Разобрали кабеля. Снесли вниз, к домику.
И тут все поняли, что если подобное будет повторяться every day, то на отдыхе можно будет поставить точку. Это каторга.
Каждый день последующей недели проходил по одному и тому же сценарию. Мы просыпались к завтраку, потом шли на море, к обеду возвращались. Домик наш успевал нагреться (да он особенно и не остывал за ночь) и поэтому мы валялись на кроватях под предварительно смоченными под пожарным краном простынями. Потом слегка репетировали, потом опять валялись, потом ужинали, потом несли свой крест.
Мне было интересно, что ребята очень чётко проводили границу между тем, что мы играли на танцах и музыкой для себя. Во время репетиций мы больше не экспериментировали с максимальной мощностью, а тихонько играли в своё удовольствие.
Всё устаканилось. Единственное, что беспокоило, это стремительно уменьшавшиеся денежные ресурсы. 54 копейки ежедневно на пойло. Иногда больше. 30-40 копеек – на фрукты с местного базарчика. Иногда, 30 копеек на беляши из местной кафешки. Гадость ещё та. Плюс сигареты. В общем, день обходился в полтора рубля в лучшем случае. Так долго продолжаться не могло.
Ещё в худшем, если не сказать, в катастрофическом, положении находился Макс. Всё началось с того, что его не оказалось в списке делегации. Сей прискорбный факт начисто лишал Макса жилья и столования. Если с жильём проблема кое-как решалась - и Макс ночевал у нас в домике для репетиций, то с едой дело обстояло намного хуже. Одолжить Максу денег, по изложенным выше причинам, мы не могли, а его собственный капитал, на момент въезда в Крым, составлял 6 рублей наличными. Поэтому, уже к концу недели, утром можно было видеть Макса, собиравшего мидий с окрестных скал. Потом он их жарил на костре и таким образом завтракал. В результате вынужденной диеты и спартанского образа жизни Макс приобрёл прекрасную физическую форму и красивый загар, что и позволило ему в дальнейшем завести роман с какой-то экзальтированной меценаткой. Таким образом, проблемы его жизнеобеспечения были решены. За счёт меценатки, конечно.
Чтобы расстаться на этих страницах с Максом, не играющем значительной роли в дальнейшем повествовании, необходимо упомянуть наше с ним единственное выступление с его литературно-музыкальной композицией.
Где-то между концом первой недели и его уходом в область чувственных, и не только, наслаждений, Макс договорился с администратором о выступлении. Возможно, он рассчитывал таким образом смягчить душу чиновника и облегчить свою долю, возможно, просто хотел срубить немного деньжат. Стоимость подобного выступления находилась в районе 25 рублей, что могло быть выходом из создавшегося положения.
Местом нашей, как сейчас говорят, презентации был выбран балкон над входом в главный корпус. Стулья для зрителей были расставлены внизу, у входа. При этом, чтобы лицезреть чтеца и аккомпаниатора, зрителям приходилось задирать голову и, понятно, что находится в таком состоянии на протяжении всего выступления они не могли. Ситуация усугублялась ещё и тем, что обе колонки - для микрофона и для моей акустической гитары – были вынесены к самим перилам балкона и я, сидя немного сзади Макса, не слышал ни того, что он произносит, ни того, что я играю.
Тем не менее, в присутствии полсотни зрителей, решивших пожертвовать своим отдыхом перед ужином, мы начали.
Минут через десять я решил посмотреть на слушателей и на выражения их лиц, мол, как воспринимается подобный декаданс. Два передних ряда были уже пусты, третий ряд поголовно ёрзал, а в четвёртом дамы оживлённо переговаривались. Тем не менее, Макс самозабвенно, в меру и, не очень, жестикулируя, читал свой опус.
Ещё через десять минут последнюю слушательницу позвал на ужин муж, или кто он ей там. Макс героически дочитал текст. Расходясь, мы не сказали друг другу ни слова.
И вот. И вот наступил день, когда Копейка, запыхавшись, поднялся к нашему домику и радостно сообщил, что сегодня вечером, вместо опостылевших танцев на открытой площадке, мы играем в ближайшем доме отдыха шахтёров. За деньги. По 15 рублей каждому. Это был стимул. Кроме того, аппаратуру должны были привезти и установить без нашего участия.
Танцы в доме отдыха шахтёров. Это же какой репертуар надо исполнять, чтобы угодить!? Мы долго не могли решить, что включить в программу. Решили начать как всегда, а потом сориентироваться по обстановке.
Когда мы увидели, какая публика собирается в зале, стало понятно, что планы придётся менять на ходу. Какие там шахтёры! Разве что главные инженера и директора шахт с сопровождающими их лицами. И мы решили играть для души. Но вещи медленные. Честно скажу: играть для этих людей было приятно. Несколько раз нам даже аплодировали.
Стоя у микрофона, я разглядывал публику. Вот очень пластично и, чего греха таить, красиво движется пара. Наверно, им где-то под сорок. С позиции моих девятнадцати лет это, конечно, глубоко пожилые люди. Он склонил голову и что-то говорит ей на ухо. Она чуть-чуть отстраняется, смотрит на него, и как смотрит, слегка улыбается и что-то говорит в ответ. Наблюдая за ними на протяжении всего вечера, я понял, несмотря на ничтожность своего жизненного опыта, что между этими людьми есть внутренняя связь, особые отношения. В их движениях, взглядах, мимике угадывалась взаимное уважение, а может и любовь. Я тогда слабо представлял себе любовь в сорок лет. Да и какой с меня был спрос?
Следствием нашего улучшившегося материального положения, а мы дважды успели выступить на шахтёрских подмостках, была идея совершить морской круиз в столицу отечественной индустрии туризма – в город Ялту. Реализовать эту задумку не составляло большого труда. В ближайший выходной, а администрация базы предоставила нам один день в неделю, мы погрузились на прогулочный катер, курсировавший вдоль побережья, и отправились в цивилизацию.
Незабываемо смотрится Крым со стороны моря. Узкая полоса прибрежной жизни с живописными посёлками, потом, как прелюдия к симфонии гор, гряда холмов, потом сами горы. Стоя у поручней, я заворожено смотрел на эту красоту. Вид был из тех, что запоминаются на всю жизнь.
Значительно позже, когда я прошёл по земле и воде ни одну тысячу километров, и многое повидал из красот природы, мне вспоминался этот вид с прогулочного катера в далёкой, и уже чужой теперь для меня, земле.
В Ялте нам не понравилось. Масса народа дефилировала по набережной. Ещё приблизительно такое же количество сограждан валялось на прибрежной гальке. Все что-то ели и пили. Что ещё, кроме этих занятий, было делать? По-моему, этого не знали и сами отдыхающие. А ведь это было престижно - тусклым сентябрьским днём хвастаться перед сослуживцами отдыхом в Крыму. Это был уровень жизни и признак материального благополучия. Социальный статус, если хотите.
Пройдясь туда-сюда, съев своё мороженное и выпив своё пиво, мы опять загрузились на катер. Но только теперь в обратном направлении. И тут оказалось, что в трюме катера работает бар. Симпатичный такой, уютный, на четыре столика. Оценив наши финансовые возможности, а мы почти ничего не потратили в Ялте, мы закупили две бутылочки Токайского и мирно просидели всё это время до прихода катера в наше село.
Жизнь продолжала нас баловать. Группа из нашего заезда, как оказалось, по традиции, была приглашена на праздник чего-то там, на базу Московского Энергетического института под Алуштой. Более того, нам предстояло давать концерт. Это было уже серьёзно. Мы засели за репетиции. В ход пошло всё: песни собственного сочинения (рок, конечно), композиции западных групп. Понятно, из того, что позволял воспроизвести наш уровень подготовки и инструменты. Замахнулись даже на Queen, но потом решили не искушать судьбу и не повышать вероятность провального позора.
Радовало, правда, то, что играть мы были должны на московской аппаратуре, а это, сами понимаете, не усилитель "Трембита" выходные транзисторы которого жили своей жизнью и вылетали тогда, когда им вздумается.
Близился день праздника и мы волновались всё больше. Все, кроме Зямы, конечно.
Здесь, я думаю, самое место сделать небольшое отступление. В те годы моего юношества мне страшно отравляли жизнь две вещи: вызванная бедностью, убогость моего гардероба и, обусловленная нравами моего учебного заведения, короткая стрижка.
Единственное, что я мог одеть на люди – это джинсовая двойка. Джинсы были пошиты из неизвестного науке джинсового материала, я подозреваю, что подпольного производства. Только через несколько месяцев интенсивной носки и десятка стирок, они приобрели вид, позволяющий с расстояния не менее пяти метров, принять их за фирменные. В комплект к ним шла джинсовая рубашка, тоже пошитая неизвестно из чего. Правда, шила её мне в подарок, девушка, с которой у меня были романтические отношения. Жили мы в разных городах и, раз в месяц, я выбирался на свидания. Если удавалось накопить денег.
С рубашкой, чтобы придать ей около фирменный вид, тоже пришлось повозиться. С обувью была полная засада. Правда, в данном случае спасало время года – лето. Тут особых требований к имиджу не предъявлялось.
Да и как можно было выглядеть нормально, если настоящие джинсы стоили на руках 80 рублей! Это где же я их мог взять?!
Нормально одеться, в соответствии со своими представлениями о том, как я должен выглядеть, мне удалось только тогда, когда я стал офицером. Тут уж многое себе можно было позволить. Пока.
С причёской немного спасало то, что я уже два месяца находился вне контроля и за это время волосы отрасли. Не до плеч, конечно, то так, нормально.
И вот настал тот день и час.
Крымское солнце только принялось за свою работу, а мы уже выходили из автобуса. Дальше к базе москвичей вела широкая, натоптанная тропа, вьющаяся по низкорослому лесу.
Неожиданности начались сразу.
За очередным поворотом, на толстой нижней ветке одинокого огромного дуба висел повешенный. На его груди красовалась поясняющая табличка "Декан". Человек висел очень натурально, раскачивался и цвет его лица не оставлял никаких сомнений по поводу его счётов с жизнью. Только лишь при ближайшем рассмотрении можно было заметить, что основная верёвка уходила за ворот рубашки и, скорее всего, была пристёгнута к альпинисткой обвязке, одетой под рубашку.
Не успела наша делегация перевести дух, как на очередной поляне, из-за маленькой избушки, не понятно, как и зачем, попавшей на этот участок леса, выскочили два пирата. Один из них догнал другого и со всего маху всадил тому в спину нож. Даже не нож, а громадный кинжал. У потерпевшего тут же подкосились ноги и он со всего размаху упал лицом вниз на траву. Маньяк уселся на спину упавшему и с дикими криками продолжал наносить удары. Обалдеть!
Внимательный глаз, конечно же, заметил бы, что у упавшего как-то странно коробится спина и, скорее всего, там что-то подложено, но наша группа уже пребывала в прострации.
Два следующих изгиба тропы проходили медленно и с опаской. Однако эти меры не спасли от следующего проявления гостеприимства хозяев.
Прямо у тропы стояла большая двухсотлитровая бочка, в которой один оборванец топил другого. Обхохочешься!
Все сбились поплотнее и медленно шли по этому очень странному лесу, уж не надеясь дойти до московской базы.
Внезапно из леса выскочили несколько "дикарей" с копьями и дубинами. Видимо, они давно следили за нашим "племенем", потому что сразу подскочили к одной из девушек, подняли её над землёй за белы рученьки и с теми же воплями исчезли в лесной чаще. Девушка сопротивлялась и визжала, но, по-моему, не для того, чтобы освободиться, а больше для приличия.
Наконец, мы добрались до базы.
Всё было очень симпатично. В лесу. Спортплощадки с каким-то необычным покрытием. Аллея любви на склоне. Это когда лавочки спрятаны в кустарнике так, что с тропы ничего не видно, что там делается на этой лавочке. Крутой спуск к пляжу. Сам пляж очень узкий и, конечно, не мог вместить всех желающих. Поэтому на расстоянии двадцати метров от берега в море были большие деревянные плоты. На якорях. Доплыл, забрался и загорай. В общем, всё это было необычно, оригинально и заманчиво. И совсем непохоже на нашу базу в стиле соцреализма с её трёхэтажными панельными корпусами в лучших традициях "хрущовок".
До обеда во всю шла накатанная программа. Это был как бы фестиваль разных факультетов. Кто работал под пиратов, кто под дикарей. И всё это в антураже праздника Нептуна. Причём, было видно, что преподаватели участвовали в шоу наравне со студентами. Вообще, всё было очень свободно и демократично. По крайней мере, нам тогда так казалось.
Было ощущение непрекращающегося КВНа. Прекрасно поставленного шоу, с оригинальными номерами, клоунадой и трюками, Я не буду говорить, что мы волочили челюсти по земле, но действие захватывало и, не было похоже ни на что, из всего виденного ранее.
Праздник длился до обеда. Потом мы были предоставлены сам себе и валялись на пляже. Надо добавить, что особо радовало глаз обилие девушек. Как правило, они были стройны, миловидны и просты в общении. Или нам это только так казалось?
С наступлением сумерек мы начали готовиться к концерту. Аппаратура превзошла все ожидания. Колонки усилители BIG – нам и не снилось. У Арлекина на клавишных, вообще, Marshall стоял. А микрофоны!? Да что говорить! Когда я попробовал свой бас, тугая и плотная воздушная волна ударила мне в спину. Это был бас!
Программа была составлена у нас заранее и мы не стали её менять. Громадная сцена и сидения зрителей амфитеатром. Перед сценой большая круглая площадка.
Мы оказались непривычно далеко друг от друга. Где-то в глубине сцены засел со своими барабанами Зяма. Чуть ближе к краю сцены расположил свои "фортепьяны" Арлекин. Мы с Копейкой стояли на одной линии, но между нами было, наверно, метров десять. Ну и, плюс, все эти навороты с колонками, прожекторами и микрофонными стойками. Ну, прям, Вудсток какой-то!
Понятное дело, что мы волновались. Всё-таки одно дело в деревне попсу свадебную гонять, и совсем другое дело – выступать перед хорошо подготовленной публикой с высоко поднятой планкой музыкального вкуса.
Мы начали с одной из ударных наших вещей, сочинённых Арлекином и Копейкой. Громадный занавес пошёл в стороны. В глаза ударили прожектора и из-за их слепящего света я еле разглядел, что все места заняты и народу пришло – немеренно. Тем не менее, всё у нас пошло нормально. Более того, когда Копейка отыграл свою очередную импровизацию и мы пошли рубить ритм дальше, я с удивлением увидел, как народ сорвался со своих мест и повалил танцевать на площадку перед сценой. Всё! Удалось.
Дальше мы играли, всё больше и больше заряжаясь энергией публики, а публика заряжалась энергией музыки и этот маховик раскручивался, казалось бесконечно. Я не хочу сказать, что мы представляли собой что-то аншлаговое, но всё на что мы были способны, в этот вечер мы показали. А может быть даже и больше…
Всё стихло. Праздник закончился. Надо было возвращаться наверх, к шоссе. Там нас уже ждал автобус. Опустела сцена, опустела площадка. Стало немного грустно, но возбуждение и душевный подъём, вызванные удачно сыгранным концертом, превосходили эту грусть. Правда, кто знает, удастся повторить когда-нибудь такой успех или нет?
Поднимаясь по лесной тропе мы, продолжая находиться под впечатлением концерта, всё-таки спели а-капелла в четыре голоса ту партию из Queen, которая так долго у нас не получалась. И потом, в автобусе, всю дорогу обсуждали выступление. Мы были молоды.
Через год, женюсь и отойду от этих музыкальных дел. Больше времени станет требовать учёба. Как-то всё вдруг изменится. Я буду продолжать писать песни, но больше для себя.
Пройдёт восемь долгих лет, прежде чем я снова окажусь на сцене, но уже в маленьком зале, мест на двести. Концерт только для своих - для любителей авторской песни. А потом пройдёт ещё много лет и, уже совсем в другой стране, я увижу агонию этого движения, оторванного от своего времени и места. И всё, что я сочинил и пел, окажется никому не нужным и, скорее всего, обречённое на забвение, исчезнет.
В то время, о котором я рассказываю, я был поражён фильмом Кончаловского "Романс о влюблённых". Я смотрел это чудо пять или шесть раз и каждый раз это был праздник. Навсегда в мою жизнь вошли песни Александра Градского, обладателя уникальнейшего голоса и Музыканта. По крайней мере, так я воспринял его музыку и песни после просмотра фильма и таким он остаётся для меня и сейчас.
Примерно таким же, по силе воздействия, был для меня и моего окружения диск "По волнам моей памяти". Такого ещё никогда не было. На прослушивание мы собирались в комнате, где жил счастливый обладатель стерео проигрывателя первого класса "Вега". Конечно, сейчас воспроизведение такого качества не составляет чего-то необычного, но тогда это был праздник. Это была музыка недостижимого, как нам тогда казалось, класса. Из другого мира.
Всё это дополнялось прослушиванием низкого качества записей концертов "Deep Purple", "Uriah Heep", "Led Zeppelin" и как чего-то необычного - " Pink Floyd".
Можно себе представить, что творилось в голове молодого человека в результате воздействия такой сборной солянки! Но пока, это был мир музыки, в котором я жил.
И пока… Мы возвращаемся в ночном автобусе, в радостно приподнятом расположении духа и нам кажется, что у нас впереди большая и счастливая жизнь.
После поездки к москвичам наша база стала казаться нам конченой дырой, захолустьем. В принципе, так оно и было.
Мы ещё пару раз сыграли по пансионатам и базам отдыха. Отбарабанили танцы на своей горе.
К концу третьей недели вся эта чехарда начала надоедать. Зяма и Арлекин познакомились с девчонками-поварихами из того самого шахтёрского пансионата и их отношения приняли довольно близкие формы. Настолько близкие, что нам с Копейкой приходилось по вечерам искать себе занятие вне нашего домика.
Копейка собирался жениться и его приключения на стороне не интересовали. У меня же, в это время, был вялотекущий роман с непонятным будущим и настроения ещё кого-то пускать в свою жизнь - не наблюдалось. В отличие от наших коллег, мы с Копейкой почему-то относились к вопросам личной жизни несколько серьёзней.
Прямым следствием курортных увлечений наших товарищей стало улучшение условий нашего питания.
Близилось окончание бархатного сезона. Народу на базе поубавилось. Новые отдыхающие прибывали в незначительном количестве. Близилась осень. Монотонная повседневность, с одними и теми же людьми, с посещением одного и того же пляжа, с неизменным меню в столовой, с одним и тем же репертуаром – всё это вместе взятое нагоняло смертную тоску. Уже хотелось домой. Трёх недель вполне достаточно, чтобы насытится красотами, одновременно, неся неудобства в быту. Пора было собираться.
С самим отъездом происходили странные вещи. Автобус возвращался обратно, но мест для нас в нём не было. То есть место в нём для аппаратуры имелось, это и понятно, она ехала в багажнике, а для нас мест не просматривалось. Было много желающих ехать бесплатно, и мы, как бы уже были не нужны, и поэтому в число избранных не попадали. Подобное развитие событий имело крайне негативные последствия, поскольку где-то надо было взять деньги на возвращение.
Времени до начала занятий оставалось дней десять и, вполне, можно было съездить погостить у родителей. Однако, за какие деньги до них добраться? Вот в чём вопрос.
Решение пришло неожиданно и совсем не с той стороны, откуда его можно было ожидать. Завхоз базы, местный воротила, предложил нам отыграть на свадьбе. Кто-то из его знакомых выдавал замуж свою дочь. Или женил сына? Неважно.
Мы с радостью согласились. Во-первых, это давало возможность пополнить бюджет каждого 25-ю рублями. Во-вторых, по неписанному закону гостеприимства, музыкантов должны были накормить. Поскольку свадьба была сельская, то любой гастрономический бред мог оказаться реальностью. Кто хоть раз гулял на сельских свадьбах, тот знает - во что превращается это долгоиграющее застолье.
В назначенный час нас привезли вместе с аппаратурой и выделили под эстраду небольшой участок в палисаднике. Среди кустов роз, в тени листьев виноградной лозы. Когда мы всё подключили и заняли свои рабочие места, то оказалось, что грифы наших с Копейкой гитар цепляются за ветки какого-то фруктового дерева. Пришлось становиться плотнее. Почти плечом к плечу.
Чтобы привыкнуть и ничему не удивляться мы начали свою программу немного раньше, чем требовалось. То есть когда гости ещё только начали кушать. Прерывались только во время произносимых тостов. Должен признаться, что их содержание не отличалось многообразием и содержательностью. Жених и невеста вставали со своих мест, выслушивали очередной спич, кое-как целовались и, через несколько минут, всё повторялось снова.
Невеста, кстати, отличалась пышностью форм и мы, всей группой, одобрили выбор жениха. Под стать невесте, такого себе, крепкого сельского парня. Видимо, он стеснялся всего происходящего и, время от время краснел от смущения. А может быть и от мысли, что когда-нибудь всё это кончится и он получит доступ к телу избранной.
В целом, глядя на этот апофеоз гастрономии, с солидной алкогольной поддержкой, я подумал, что если и будет у меня свадьба, то уж не в таких формах.
Наконец, нас пригласили за стол. Что вам сказать. Четверо молодых людей, вот уже три недели не по своей воле сидящих на диете и в своих мечтах о еде не уходящих дальше сковородки с жареной картошкой, оказались за столом, ломившемся от всяких неизвестных науке яств. В ход пошло всё: от маринованного болгарского перца до тушёной крольчатины.
Копейка, имевший немалый опыт участия в подобных торжествах, выступил с поздравлениями в адрес молодых. Выступил профессионально. Народ зааплодировал и взорвался истерическими выкриками "Горько". Уставшие молодые в который раз обозначили поцелуй, но гости требовали демонстрации страсти. Пришлось молодым изображать страсть. При этом я успел подумать, что сегодня ночью молодому мало не покажется. Невеста демонстрировала устойчивые навыки и силу захвата.
Однако. Наступило время возвращаться в кусты. Настроение у нас было бодрое, сил хоть отбавляй и мы, резво понеслись барабанить нашу программу. Тем более, что трезвых среди гостей уже не было. Что они вытворяли в танцевальном зажоге! Больше всего я боялся, что кто-нибудь, потеряв на мгновение равновесие, рухнет на нас и тогда, как домино, среди поломанных кустов всё сложится в одну кучу. Сто килограммовые дядьки и их, не менее массивные, партнёрши, вытанцовывали так, что, казалось, каменные плиты двора потрескаются. От этого зрелища было немного страшно.
Разбушевавшийся дансинг был прерван подачей горячего. Мимо нас пронесли блюда с дымящимися бараньими рёбрами. И тут мы поняли, что повели себя, как последние дилетанты, нажравшись в первом заходе. Не рассчитали своих сил на всю дистанцию.
После второго перерыва на перекус, народ потяжелел.
Стемнело. Над нашим виноградным навесом и во дворе зажглись лампочки. Стало очень уютно. Теперь танцевало только пять-шесть пар. Чуть дальше, в глубине двора, за столами гудел одновременный разговор трёх десятков людей. Празднование плавно переходило в свою заключительную фазу. Пока без драки. Кого-то уже повели домой, кто-то ушёл сам. Уже полчаса как удалились молодые. Остались только те, кому было мало и кто ещё был в силах.
Во время очередного перерыва мы решили сходить искупаться в море, благо до воды было всего полсотни метров. Еда и её вид были отвратительны. При такой закуске употреблять алкоголь не имело никакого смысла, поскольку это был бы только перевод продукта.
Вдоволь поплескавшись в ночном море, подсвеченном луной и придорожными фонарями, мы вернулись к станку.
Ещё на подходе мы услышали дикие звуки гитары и хаотические удары по барабанам. Войдя во двор, застали такую картину. Трое молодых людей, из местных, терроризировали наши инструменты, а один даже пытался нечленораздельно что-то мычать в микрофон. При этом, один из музицирующих, покачиваясь, упорно ковырял стену дома грифом Копейкиной гитары. Мы замерли. Самое удивительное – две пары продолжали топтаться в центре двора под эту какофонию.
Что-то надо было делать. Зная, что местные юноши дики нравами и находятся в прекрасной физической форме, мы решили уговорами постараться прекратить этот кошмар. Кое-как удалось. Чтобы загладить впечатление, мы повторно начали нашу программу.
Через двадцать минут двор опустел. Все, кто хотел погулять, в меру своих сил погуляли. Или пошли добавлять в другие места. Несколько женщин убирали со столов. В знак солидарности с ними, мы принялись сворачивать нашу аппаратуру. Назад на базу нас уже никто не подвозил. В несколько заходов всё перетаскали сами. Напоследок, кроме, разумеется, оплаты, нам дали в подарок пакет со сладким и трёхлитровую банку домашнего вина.
Устроившись на прибрежной гальке, мы запивали сладкие пирожные прекрасным ароматным вином, по сравнению с которым то пойло, что мы потребляли всё это время, казалось ржавой водой из-под старого крана.
Спустя некоторое время, достаточное для того, чтобы банка опустела, Зяма и Арлекино подались к своим поварихам. Копейка, сказав, что на сегодня с него хватит, отправился спать, а я ещё долго сидел у моря. Просто так.
Я не знал в то время, и знать это, мне было не дано, что в следующий раз окажусь на берегу Чёрного моря только через девять лет. Что многое произойдёт в моей жизни за этот период и что, потом я буду бывать здесь ещё не раз, но так и не смогу осуществить свою мечту – пройти тропами горного Крыма. Что я буду сидеть на берегу совсем другого моря – Средиземного. Что это небольшое приключение и эта поездка надолго останутся в моей памяти, как символ моей немного легкомысленной и беспечной юности.
|
Новости
Чаты
88:88 
